Хранитель архива Мережковских-Гиппиус, сотрудник рейснеровского «Рудина», тот, кого Лариса звала «Алигьери» — Владимир Злобин. Правда, Ананьевич. Бывают же совпадения. Даже не в именах дело. Лариса — манящий, притягательный образ борьбы, «live fast, die young», вспышка, залп на «Авроре», чернуха и «пускай потом гадают, кем я была». Гиппиус — та самая «демоническая женщина» Тэффи, очарование, изысканность, благородство. Эмигрантка, дворянка, декадентка. А Злобин, он и есть Злобин, хоть как лит.псевдоним, хоть как единственный собеседник в аське. Вживую, увы, не разговорились. Те же мечты о «переделе мира», понимающий, прекрасно пишущий, умница и циник. Завязывать с символизмом надо, ох, гиблое это дело.
3лобин, в своих статьях о русской литературе обнаруживший тонкое художественное чутьё, при этом хороший поэт. В своих стихах он часто отталкивается от непосредственных жизненных впечатлений (также — от снов) и стремится выявить скрытую в них духовную основу, Божественную волю. Так, он часто вводит мотивы смерти, обращается к образам души, ангелов, сатаны, рая и ада, затрагивает вопросы небесной и земной любви, а также посмертного существования и связи с умершими. <…> Образный язык 3лобина обнаруживает происхождение от символизма, это язык космических обобщений. (Вольфганг Казак, немецкий славист, литературный критик)