26.02.2014 в 01:04

Пишет  Chibi 5:

Some fanarts

@темы: иллюстрации, женщины

---

21.09.2015 в 00:00

Пишет  fandom Tales 2015:

fandom Tales 2015: миди от R и выше. Пост 1. "Сны в доме колдуна", джен

Название: Сны в доме колдуна
Автор: fandom Tales 2015
Бета: fandom Tales 2015
Размер: миди, 4200 слов
Пейринг/Персонажи: люди,

сверхъестественные существа

упырь, анчутки, Баба-Яга, кот Баюн
Категория: джен
Жанр: драма, хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: перебираясь на приятное местожительство в прелестную русскую деревню, убедитесь, что не унаследовали ничего ужасного
Примечание/Предупреждения: графические описания трупов. Название заимствовано у Г.Ф. Лавкрафта. Воспроизведен старинный заговор.
Скачать: epub | fb2 | txt | pdf
Для голосования: #. fandom Tales 2015 - "Сны в доме колдуна"

«А я поеду в деревню к деду, в деревню к деду поеду я…»
Так напевал Володя Филатов, пакуя чемоданы и держа в одной руке мобильник. Вот уже полчаса он тщетно пытался дозвониться в бюро перевозок. Инна Филатова в это же время, складывая вещи дочери, продумывала маршрут: погрузить предназначенную к перевозке мебель; заехать к Петровым, у которых они покупали винтажный буфет и старинный «деревенский» комод; заехать в магазин, где их дожидался бамбуковый гарнитур для веранды… так, стоп, а занавески в цветочек готовы?
В дверь позвонили — это вернулась из ателье Женя, двенадцатилетняя дочь Филатовых, которая как раз и бегала за занавесками. Пакет с занавесками был торжественно уложен на часы с кукушкой, рядом поставлен дачный сервиз «под гжель» в коробке и усажен плюшевый мишка…
Семья Филатовых отправлялась в новую жизнь.

Один из героев Туве Янсон с удивлением узнал, что у него, оказывается, и мама была. Володя Филатов с удивлением узнал, что у него, оказывается, был дедушка.
Удивляться было вроде бы нечему: логически рассуждая, как без дедушки появился бы сам Володя? Но в голове у Володи этот дедушка почему-то не укладывался. Володя всю жизнь прожил без родных дедушек, а с девяти лет — еще и без отца, погибшего на стройке, на рабочем месте. У него был дед Саня, с которым Володя неплохо ладил; в хорошую погоду они вдвоем рыбачили на Неве возле мачтопропитки, где удавалось поймать неплохих щук, а в дождь смотрели футбол, азартно «болея». А потом выяснилось, что это не отец его матери, а отчим. От отца его бабушка сбежала… даже не теряя тапки, а босиком, в чем была — в каком-то ситцевом платьишке, в ненастную осеннюю ночь, держа на руках маленькую маму Володи.
Узнать, что случилось, Володя так и не смог. Мама почти ничего не помнила о раннем детстве, кроме того, что очень боялась отца, а бабушка просто не хотела рассказывать. Володе удалось выяснить только то, что дед жил где-то в деревне и был намного старше бабки. Уже в юношеском возрасте воображение Володи дорисовало сурового, ревнивого и пьющего старика, от которого молодая и пылкая бабушка упорхнула к молодому и красивому тогда деду Сане. Володя решил, что мама — дочь деда Сани, и успокоился.
По крайней мере, это была романтическая история, которой можно было не стыдиться.
Подсознательно Володя чувствовал, что дело не в романтике и что он еще будет стыдиться деда — если не его пьянства, так скандалов с соседями, если не скандалов, так… словом, чего-нибудь. И то, что дед неожиданно умер и завещал Володе дом в деревне, его не очень-то обрадовало бы, если бы не Женя.
Женя болела.
Слабая, болезненная, она отличалась экзальтированным воображением. Россказни Жени бывали такого свойства, что Володе становилось не по себе, а Инна плакала. Например, Женя рассказывала, что в квартиру к ним часто приходит мальчик, которого Женя угощала, воруя продукты с кухни, — он умер от голода в блокаду. Возле соседнего дома любил прохаживаться фашист с собакой; впрочем, он никого не обижал, только гладил свою псину. А лучшая подруга Жени уже двадцать лет как погибла под колесами автобуса… Если учесть, что Женя постоянно температурила, а простуда была ее нормальным состоянием, — на семейном совете было решено: переезжаем в деревню. Пусть ребенок окрепнет на свежем воздухе и парном молоке!
Стоял мягкий, лучезарный северный сентябрь. Уютные войлочные облака укутывали небо, березки нарядно золотились между темно-зеленых елей, небольшое озерко неподалеку радовало глаз — невозмутимые белые утки скользили по водной глади, будто по опрокинутому небу, и листки последних желтых кубышек покачивались уткам вслед.
Домик — настоящая бревенчатая изба, крытая тесом, старая, но еще надежная — очень понравился Инне и совсем не понравился Жене.
— Здесь мертво, — сказала она.
— Чепуха, — весело заявил Володя. — Дедушка, твой прадедушка, умер, это да. Но такова жизнь, доча, мы все там будем. А пока наше дело — жить да радоваться. Я уже занялся ванной. Поставим душевую кабинку, кафель, вон, каталоги мебели — выберите с мамой зеркальные полки и шкафчики…
Инна хлопотала, расставляя мебель. Все у нее спорилось, все находило свое место — Володя всегда удивлялся, как ей удается создавать уют из ничего; наверное, этот покой и гармонию Инна носила в себе и щедро дарила окружающим при любом удобном случае. Дом стоял вроде бы рядом с остальными домами, рядом с сельпо, фельдшерским пунктом и деревенской школой — но в то же время как будто на отшибе. Из одного окна видно было все, что делается у соседей, на дороге, возле школы, пункта и магазинчика, — однако заглянуть с улицы и увидеть, что делается в доме и около, было затруднительно. «Случись что, никто и не заметит», — вдруг подумала Инна, сразу же усилием воли подавив эту мысль.
Что могло случиться? Вокруг все было замечательно — все, как Инна мечтала в детстве. Чудесная старинная изба. Дедовское наследство. Романтическая история бабки мужа, которая босиком убежала к любимому. Пруд с уточками и кубышками, лес, в котором водилось множество грибов — это Инна уже успела проверить, гнездо аистов на крыше школы, до которой было десять минут ходу… «Коровку заведем, курочек, — размечталась Инна, — будем настоящими пейзанами. Пасторальная идиллия!» О будущей работе в школе она размышляла с таким же воодушевлением: Инна преподавала литературу.
Володя собирался открыть автомастерскую, в которой действительно имелась нужда, поэтому тоже был полон надежд.
Но уже на следующий день он поднялся разбитым. Все валилось из рук, все не ладилось. Спалось ему плохо: тревожили какие-то скрипы, шумы, потрескивания, а когда все-таки удалось уснуть, то снилась какая-то дрянь.
У Инны подгорела каша.
Пустяк, но Инна очень расстроилась. В городе с ней такого никогда не случалось.
— Да ты просто не умеешь с дровяной печкой ладить, — засмеялся Володя. — Горожанка ты моя, привыкла к газу… А тут все не так. Смотри!
Он отстранил Инну и принялся стряпать, поджаривая котлеты.
Из печки пыхнуло пламенем — Володя еле успел отшатнуться, и теперь ощупывал лицо. Кожа не пострадала, а вот брови и волосы надо лбом…
— Хорошо, бороду завести не успел, — пошутил Володя, но настроение было окончательно испорчено. «Ладно, — подумал он. — Кто сказал, что у нас все с ходу получится? Привыкнем, станем настоящими деревенскими жителями… Ради Женьки».
Однако дальше все было только хуже. Дом будто ополчился на новых хозяев. Пристройка без крыши, которую Володя планировал сделать верандой, оказалась очень непрочной, столбики рассохлись и покосились — пришлось ее разобрать, а это повлекло незапланированные расходы. На чердаке оказалось очень много уборки — там еще от деда остались овощи, и они сгнили, распространяя отвратительный запах. В погреб Инна боялась даже соваться — оттуда тянуло какой-то могильной сыростью и плесенью. Неудивительно, что и Инну, и Володю мучили отвратительные сны, которых они не помнили наутро, помнили только, что во сне опасались верхнего левого угла комнаты. Там потолок покосился, и виднелась какая-то дырка. Впрочем, наяву Володя все равно собирался со временем организовать большой ремонт.
С деревенскими детьми Женя не подружилась, как надеялись родители, наоборот — все больше дичилась и уходила в себя. Правда, в деревне было не так уж много ребят ее возраста, и в основном мальчишки. Соседка тетя Марина, словоохотливая бабка, заметила, что «у нас испокон веков одни мальчонки рождаются». Бабка эта, кстати, очень не понравилась Инне. «Болтает, болтает, а ничего не рассказывает — пустословие одно», — с раздражением высказалась она.
Однажды Женя сходила прогуляться в лес. Часа через два Инна пожалела, что разрешила ей идти туда без взрослых, через три — забеспокоилась, через три с половиной — забила тревогу. К ее удивлению, соседские мужики — кряжистые, средних лет люди, все как один с красными от выпивки носами, но степенные и рассудительные, — согласились, что пора идти искать девочку…
И тут Женя вернулась.
Она выглядела обычно, только уж очень бледно и грустно. На все расспросы отвечала односложно: гуляла. Нет, не заблудилась. Просто гуляла. И только вечером она шепотом сказала Инне:
— Мам, ты знаешь, там, в лесу, кладбище. Маленькое такое. Могилки маленькие.
— Кладбище? — Инна не поверила.
— Да, с могилками. В три ряда. Старое такое; про него, наверное, уже все забыли.
Инне стало не по себе.
— А что на могилках написано? Памятники там, плиты…
— Нет. Просто холмики, и на них камушками выложен крест с полукругом.
Инна выдохнула.
— Доча… Это же кладбище домашних животных. Кошек там, собак…
— А почему их так мало? И такое старое? А куда сейчас собаки и коты деваются, когда умирают?
— Ну… ты же сама сказала, что оно старое. И про него забыли. Теперь, наверное, другое есть, поближе, поновее.
Женя перевела дух. Инне показалось, что она вздохнула с облегчением.
— Мама, давай кота заведем. Большого. Черного. То, что здесь живет в доме, боится черных котов.
«Опять», — со страхом подумала Инна, прижимая дочь к себе. Женя показалась ей такой худенькой и беззащитной, с этими ее видениями и призраками. Впрочем, кот… почему бы и нет? И наутро, увидев какого-то черного котенка, Инна принялась подзывать его.
— Брысь! — гаркнула тетя Марина, высунувшись из кустов.
Котенок брызнул — только его и видели.
— Зачем? — вспылила Инна. — Вам какое дело? Наш дом, наш кот будет!
— Нельзя сюда кота! Дед Дмитрий осерчает!
— Дмитрий Сергеевич давно умер, — Инна заводилась все больше. — И его мнение нас и при жизни не интересовало! Он ни разу даже не написал нам! Если он не любил кошек, это не значит, что мы их не любим! А вы… вы, тетя Марина, не лезьте в нашу жизнь. Вот!
— Да я ж вам добра желаю, — сморщенное лицо тети Марины вдруг сморщилось еще больше, а подслеповатые глаза часто заморгали. — Я ж вижу — вы отрезанный ломоть, не то, что Дмитрий, чтоб ему… Вон, умиральную комнату ему разобрали…
— Какую, простите?
— Умиральную. Ну, без крыши, в которой он и помер. Тьфу, чтоб ему, — она перекрестилась. — Значит, вам она не понадобится.
— Да зачем она нам, она же разваливалась, — Инна фыркнула, отходя. «Ну и дурацкий разговорчик!»
Но попытка найти котенка с треском провалилась. Ни у кого из соседей не нашлось бесхозного кота. А те котята, что играли в нескольких дворах, все были обещаны…
Вошел Володя, чертыхнулся.
— У меня такое чувство, что о моем, царство ему небесное, дедуле все знают что-то плохое, а от меня скрывают, — зло сказал он.
— У меня тоже. Котенка дать отказались, намеки делают. И еще это кладбище домашних животных, что Женька в лесу нашла…
— Оно-то тут при чем? Думаешь, это дед там своих собак закапывал? Да с него бы сталось их потравить и соседям подбросить! Я уже понимаю, почему бабуля от него драпала босиком!
Переведя дух, Володя добавил:
— Он, оказывается, был еще раз женат. Бил жену, так и свел ее в могилу. Она его моложе была лет на сорок. А сам окочурился, когда ему было уже под сто. — Помолчал и нехотя признался: — Снится он мне. Зовет за собой, обещает золотые горы, силу, власть и хэзэ что в придачу. Только, типа, я должен ему ребенка привести на съедение.
— Тьфу, мерзость, — Инну передернуло. — Ну и тип! И после смерти родню тиранит.
— Кстати, а я его могилу не нашел, — с удивлением заметил Володя. — Искал, думал — ну дед все-таки, хоть навестить надо бы… Нет, не нашел.
В деревнях, как знала Инна, случается всякое. Наверняка дед Дмитрий был не просто тираном, скандалистом и пьяницей, — чтобы человека даже хоронить на общем кладбище отказались, нужно что-то из ряда вон выходящее. Атмосфера всеобщей ненависти к покойному подтверждала ее догадки. «Ну и наследство! Удружил дедуля, ничего не скажешь. Нам придется постараться, чтобы убедить соседей — мы другие, нормальные…»
Прибыли мастера, чтобы устроить ванную. Но в той части дома, которую выделили под ванную Филатовы, это почему-то было невозможно; в чулане, который предложили мастера, обнаружился двойной пол и маленькие антресоли — там валялись какие-то кости, связки старых перьев, выдолбленная тыква, мумифицированная собачья лапа, а на антресолях еще и заплесневелые старые книжки и журналы. Пыль и вонь от них шла такая, что Инна сразу же бросила все это «добро» в печку — оттуда сразу же повалил невыносимо смрадный коричневый дым, — и долго оттирала руки.
Ночные кошмары, которые беспокоили старших Филатовых, становились все ярче и отвратительнее: Инне все время снилось, будто какие-то склизкие полуразложившиеся руки затягивают Женю в пруд, а Володе — будто он должен убить Женю, и какой-то вкрадчивый старческий голос нашептывал «убей девку, убей девку», так что Володя уже начал опасаться за собственный рассудок. Впрочем, хозяйство внушало не меньшие опасения.
Кроме дома, после деда Дмитрия не осталось ничего пригодного для использования. Лопаты и другие инструменты — тупые, ржавые, ломались прямо в руках; одежда — полусгнившая и пропитанная чем-то вонючим; в подполе валялось множество ссохшихся трупиков мышей, крыс и мелких лесных зверьков — должно быть, дед Дмитрий их травил; посуда вся не годилась — треснутые тарелки, прогоревшие кастрюли… На старых, некрашеных досках пола сохранились пятна, подозрительно напоминавшие кровь. Все, что бы ни находили Филатовы, было таким грязным, гадким и уродливым, что и Володя, и Инна невольно возненавидели покойного деда Дмитрия.
Хотя бы за то, что развел бардак при жизни, а разгребать — им.
Но больше всего их беспокоило состояние Жени. Она совсем ушла в себя и целыми днями сидела на берегу озера, бессмысленно глядя на воду. Лишь изредка жаловалась, что в доме много «зверьков черненьких, с лысыми головками, злобных таких и вредных», или просила «котика». Наконец, Филатовы решили, что Женю надо к психиатру, и уж совсем собрались было ехать с ней в город, как заглянула вездесущая тетя Марина.
— К бабке ее надо, — сказала она, указав на Женю.
— Какой еще бабке? Ей врача надо… В понедельник повезу.
— Свози к бабке. У нас своей нетути, а вот намедни семья с Украины приехала — там в кажном селе бабка есть, молитвы читает, зло отгоняет, пусть она твою деточку и поглядит… Вона где они живут-та, крайний дом по уличе, не наплутаешь.
Инна выдохнула, чтобы не нагрубить. И… пошла к мужу.
— Слушай, тут, говорят, какая-то деревенская знахарка с Украины приехала. Пусть, может, глянет Женечку? Что от этого плохого будет… Ведь вреда-то никакого…
Володя поджал губы.
И согласился.
Искомая «бабка» обитала в маленьком, больше похожем на времянку, домике на отшибе. За домиком красовался навороченный тюнингованный «Харли Дэвидсон», на забор была небрежно брошена штормовка в листьях, на двери белела надпись «Изнакурнож». Определенно, украинские бабки продвинутые, вполголоса усмехнулся Володя, вылезая из своей «Лады Калины» и обозревая окрестности. Или это ее сын? Сказано же — семья приехала…
Из дверей вышел кот.
Кот был огромный.
Кот был черный.
Это был даже не кот — котище. Кисточки на ушах придавали его морде рысье выражение, хвост размером со средний веник мел желтеющую траву во дворе, могучие лапы важно ступали вперед. Холодные немигающие зеленые глаза уставились на Володю.
— Куррррмау, — благосклонно обронил кот.
— Привет, — машинально отозвался Володя.
— Мррррау, — сказал кот, повернулся и величественно прошествовал в домик.
Вместо кота вышла женщина.
На первый взгляд ей было лет тридцать, на второй — сорок или сорок пять, на третий… пожалуй, все шестьдесят, но очень хорошо сохранившиеся шестьдесят. Короткий седоватый «ежик» стриженых волос, пятьсот первые «Ливайсы» на худощавых ляжках, подкатанные рукава клетчатой рубашки, шнурованные ботинки и рассеянный, но очень цепкий взгляд. Сразу видно: серьезный, интеллигентный человек, а не «бабка», — подумалось Инне. И заговорила «бабка» с грассирующим петербургским выговором.
— День добрый. Проходите, чай на столе. Саша.
— Володя, Инна, Женя, — растерянно сказала Инна, указывая на домочадцев. — Очень приятно.
Чай тоже был знатный — настоящий улон. Хозяйка, впрочем, пила кофе — тоже какой-то сортовой и не из дешевых. Инна приметила на столе пачку сигарет — дорогих и изысканных.
Домик был обставлен эклектично, так что Инна окончательно убедилась: это просто дача. На стенах висели охотничьи ружья и арбалеты, на столе рядом с чайным прибором стоял ноутбук. Никаких лекарственных трав, икон и прочего, чего можно ожидать от сельской знахарки, не было и в помине.
— Под чаек можно и о вас, — решительно сказала Саша, отставляя чашку. — Что у вас там случилось, рассказывайте, соседи. Вы ведь по делу пришли, разве нет?
— Да, — Инна нерешительно посмотрела на Володю, а он — на нее. Наконец, Инна продолжила: — Женя… она больна… ей плохо, она совсем вялая…
— Да, но… простите, я… я, конечно, доктор, но это степень, а не профессия, — растерялась Саша. — Я физик, а не врач. Может, я ее в город к врачу отвезу?
— Нет, — Володя встал. — Нам нужна именно ваша помощь, врач тут ни при чем. Она… видит мертвых. Она и в Питере с мертвецами водилась, а тут совсем кошмар начался. Ей везде какая-то нечисть чудится. Говорит, маленькие, черные и злые. А тут еще кладбище это домашних животных нашла в лесу, так совсем скисла…
Саша побледнела и тоже встала.
— Это вы в доме ведьмака, стало быть, поселились? Славно, славно… Что ж, поехали. Вы на своей, а я за вами. Баюн!
Кот вскочил в рюкзак, Саша забросила рюкзак за спину и ушла за дом. Мотоцикл же, вспомнила Инна.
И действительно, мотоцикл Саши обогнал их очень быстро. Видимо, у себя в Украине продвинутая «бабка» привыкла носиться с бешеной скоростью по проселочным дорогам.
Когда Филатовы прибыли домой, Саша уже вошла. Неужели я забыла запереть дверь, удивилась Инна, но тут ей резко стало не до двери.
Кот Баюн носился по дому по очень странной траектории — резкими ломаными линиями. Инна присмотрелась — и вдруг поняла, что он выписывает лапами пентаграмму.
Саша стояла в самом центре горницы и неотрывно смотрела в одну точку.
— Выходи, — вдруг властно скомандовала она. — Ну-ка, выходи! Ишь, ведьмак чертов, распоясался. Вышло давно твое время! Почто дитя невинное погубить хочешь, в воду заманиваешь? Почто отца ее зарезать подбиваешь?
Секунду ничего не происходило. А потом… потом вокруг забегали какие-то существа, похожие не то на обезьянок, не то на крыс. Они носились с необыкновенным проворством, нарезая круги — противосолонь, визжа и пища, а то и взрыкивая, на крохотных старческих личиках скалились огромные ярко-красные рты. Черные, волосатые, но с лысыми головами — совсем как Женя рассказывала, припомнила Инна, — злобно сверкая красными глазами, эти существа носились и размахивали руками. И вскоре стало ясно, что их злобные маленькие ручки тянутся к Жене и угрожают ей.
Женя вскрикнула и попятилась.
— Уходите! — срывающимся голосом крикнула она. — Не буду топиться, не буду, не хочу нявкой быть! Не буду!
Инна схватила дочь и прижала ее к себе, но какая-то сила оторвала ее и швырнула на пол, потом приподняла и швырнула еще раз — Инна закричала, больно ударилась и разбила губу. Рядом упал Володя и больше не шевелился.
Лежа, как во сне, Инна видела странный голубоватый свет, разливающийся по комнате. Кот Баюн бросился в гущу черных тварей, вспарывая их когтями, — когти удлинялись, превращаясь в настоящие лезвия, черные тельца распадались, вываливая скользкие зловонные кишки, выплескивалась темная кровь, взламывались ребра, огромная пасть кота с мерзким хрустом впилась в голову одной из тварей… Голова щелкнула, треснула, но вместо мозга из нее полилась тошнотворная темно-зеленая жижа; Баюн брезгливо, совсем по-человечески, выплюнул трупик и снова набросился на тварей, полосуя их когтями. Наконец, толпа тварей начала редеть. Их трупики медленно испарялись, распадясь и сгнивая на глазах: вот вздувается мясо, лопаясь с негромким хлопком, разворачивается туша, распространяя зловоние, потом усыхает, остаются кости с шерстью — и исчезают… Вот и последний трупик пропал.
И тут из норки в углу потолка полилась мгла. Она клубилась, становилась все более осязаемой, и наконец, из этой мглы соткался силуэт высокого сутулого человека с бородой. Мало-помалу все четче проступали черты лица, и вот перед Инной встал огромный дряхлый старик. Испитое, обезображенное всеми мыслимыми пороками, перекошенное злобой лицо; единственный желтый гнилой зуб, торчавший из приоткрытого рта, из которого тянулась струйка слюны, ссутуленные плечи, огромные лопатообразные руки с искривленными узловатыми пальцами — вот каков был дед Дмитрий в последние годы жизни, сообразила Инна. Это его призрак. Нет, — дух! Недаром тетя Марина предупреждала…
Безобразные, непропорциональные руки взметнулись вверх.
— Оставь своих родных в покое, — угрожающе произнесла Саша. — Убирайся! Уходи туда, где тебе и место, — проваливай в ад, чертов старикашка!
Безгубый слюнявый рот раскрылся. Беззвучно, но страшно — будто призрак хотел что-то сказать, и Инна поняла, что Саша его слышит, потому что лицо Саши протестующе дернулось, и она подняла руки.
А она, Инна, — не слышит, и слава Богу.
Потому что Саша шевельнулась. Она медленно пошла по кругу с поднятыми руками, нараспев повторяя: «Завяжу на веки вечные колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на внучку Даждьбожью Евгению зла не мыслити!» — а может, там были и какие-то другие слова, более древние и более страшные, Инна запомнила только это. И под речитатив Саши призрак начал изменяться. Очертания его приобретали чудовищный, отвратительный вид, призрачная плоть стекала по костям, источая тяжелый трупный смрад, на полу расползалась гнилостная лужа.
— Вон, — приказала Саша в ярости. — Вон! Чтоб духу твоего не было среди живых! Еще раз объявишься — разметаю твою душу так, что ни Чернобог, ни Морана не отыщут и клочка!
Сказочные имена из уст доктора-физика, «бабки» с Украины… Инна уже ничему не удивлялась, молилась только, чтобы сохранить рассудок к концу представления.
И то, что Саша тоже изменилась — теперь у нее были длинные, до пят, распущенные черные с проседью волосы, обувь куда-то подевалась, и левая нога оказалась то ли протезом, то ли голой костью, а на руках вместо забавной бисерной фенечки проступили кованые створчатые браслеты из серебра, — показалось Инне естественным и правильным. Как будто человек на работе переоделся в положенную форму.
В бессильной ярости призрак сжал кулаки и дернулся, будто желая напасть. Узловатые огромные пальцы мелькнули у самого лица Саши, метя в глаза; Саша, однако, не дрогнула. А кот Баюн, разобравшись с мелкими пакостными зверьками, тоже встал рядом с хозяйкой. Свирепый рык вырвался из кошачьей пасти, когти сверкнули металлом; Баюн поднялся на задние лапы, вспорол ими призрачную плоть, и это окончательно добило деда Дмитрия — он развеялся, оставив после себя только трупный запах…
И наступила тьма.

Очнулась Инна от того, что кто-то тряс ее за плечо.
Саша, снова в джинсах и клетчатой рубашке, снова стриженая и обутая, протягивала ей стакан воды.
— Вы все-таки кое-что увидели, — сказала она. — Странно. Внук этого старого греховодника — Вова, а способности есть у вас. Ну, и у девочки. Вы можете идти?
— Да… наверное, — тихо сказала Инна. — Как Женя? Как Володька?
— Спят, оба. Вова — тот сразу отключился. Женя, к сожалению, видела и слышала все, гораздо больше, чем вы.
Инна покорно побрела за Сашей; к ним присоединился кот.
Они шли по лесу — долго-долго, Инне уже начало казаться, что их поход никогда не закончится, и она порядком устала. В конце концов она споткнулась от усталости и едва не налетела на лопату, которую Саша несла на плече.
— Ой, — сказала она. — Мы что, клад будем копать?
— Инна, — Саша помолчала, — все плохо. Я вам покажу кое-что, и давайте так. Вы заведете кота и сделаете аборт. А когда Женя вырастет — поговорите с ней. То, что вы видели… в этом роду оно передается по мужской линии и только у мужчин. Поэтому Дмитрий хотел извести Женю, чтобы ваш будущий сын стал таким же, как он.
— А она чем ему мешала?
— Мешала. Видела, понимала, могла попытаться что-то предпринять. Такие, как он, не любят неожиданностей.
Смеркалось, и Инна не сразу разглядела маленькие холмики. Ах да… кладбище домашних животных, вспомнила она. Теперь у нее не было сомнений, что дед Дмитрий приносил животных в жертву во время каких-то гнусных ритуалов.
Саша принялась копать.
Неподалеку было торфяное болото, и на нем уже начинали загораться бледные огоньки. Тягостная болотная осень витала вокруг, сумерки будто пропитались безысходностью и тлением, и запах смерти не испугал и не удивил Инну.
Пока она не посмотрела в вырытую Сашей яму.
— Это же… А-а-а! — вскрикнула Инна, отскочила, и тут ее начало рвать. Долго, мучительно, выворачивая внутренности, — все съеденное за день рвалось наружу, а перед глазами стояло одно и то же. Проеденное смертью лицо, черные дыры глаз, носа и рта, гниющий пергамент кожи. Неестественно рыжие от болотной воды, пропитавшей почву, волосы. Остатки платья — и видно было, что платье аккуратно разрезано, как разрезано тельце маленькой покойницы.
— Остальные могилы такие же, — спокойно сказала Саша. — Видите, у тела удалены некоторые части… Семь. Семь жертв. Их принес дед вашего мужа. Эти, более старые, — жертвы его деда. Самый первый ряд — деда его деда. Знак на могилах — крест Хаоса. Понимаете?
— Нннет… То есть… да. Дед Дмитрий — маньяк-убийца! И дед его таким был, и прадед! Мой муж — из семьи маньяков и психов! О господи…
Инна села прямо на землю и зарыдала.
Саша постояла, перевела дух и принялась закапывать могилку.
— Я скажу в сельсовете, — заметила она, притаптывая землю. — Их надо похоронить нормально. Иначе этот дьявол может снова вернуться.
Закончив работу, Саша достала белую тряпицу и повязала на ближней ветке. Знак траура, поняла Инна. Знак беды.
Как добрались домой, она не помнила, как не помнила и того, когда и как ушла Саша. Утром Инна не смогла подняться с постели: металась в жару, стонала. Зато Женя повеселела: ухаживала за ней вместе с Володей, помогала по дому. В конце концов Инне пришлось вызывать «скорую», и вовремя — с ней от всех треволнений случился выкидыш…

***

Когда Инна, наконец, поправилась, в доме резвился маленький черный котенок, мастера уже заканчивали ванную и приступали к остальному ремонту; Женя вовсю училась в школе и обзавелась вполне живыми приятельницами, а Володя уже открыл свою автомастерскую и чинил соседские автомобили — и никто и словом не заикнулся о произошедшем. Только тетя Марина простодушно поинтересовалась:
— Ну, как — ходили к бабке? Вижу, ходили, вон как ваша Женечка расцвела. Это, видать, на вас порчу-то и навела какая стерва завистливая, ишь, сколько болели!
— Ходили, — односложно ответила Инна. И добавила: — Надо бы заехать, поблагодарить, а то неудобно — человек нам помог… Я даже отчества не спросила. Саша и Саша.
— Как Саша? Ольга Петровна она, — удивилась тетя Марина.
— А нам сказала — Саша. Ученый-физик вроде.
— Какой физик? У Ольги Петровны дай Бог, если восемь классов образования! Такая говорливая бабуся, вся в вышивке, всех крестит, никуда иттить не соглашается, если вместе с ней не помолишься…
— Стоп! Высокая, худощавая, коротко стриженная женщина, носит джинсы, водит мотоцикл? Говорит с таким питерским прононсом?
— Да вы что, миленькая. Какой такой прононс? Суржик, смешной такой, я думала — так только в анекдотах говорят. И какие мотоциклы? Петровна не во всякие двери пролезет…
— Живет в Изнакурнож? В маленькой времянке на отшибе? Ну… там еще развилка…
Тетя Марина изменилась в лице. Отшатнулась.
— Господь с тобой, девочка моя, — она истово перекрестилась. — Там уж лет двадцать, как никто не живет!
Инна пошатнулась. Выбралась за калитку.
Как ни странно, ей не было ни страшно, ни горько из-за потерянного ребенка, ни жутко из-за нахлынувшего понимания. То, чего боялась тетя Марина, — Та, кого она боялась, — вмешалась и навела порядок, наконец-то пустив своим чередом судьбы, на много поколений исковерканные «дедом Дмитрием». И каков бы ни был этот порядок, Инна чувствовала: есть те, кто отныне будет ее хранить. А взглянув на землю, убедилась: так и есть.
Возле калитки на подмерзшей октябрьской грязи виднелись отпечатки огромных кошачьих лап.

Пост 1 | Пост 2 | Пост 3 | Пост 4

@темы: библиотека, женщины

---

18.03.2016 в 21:34

Пишет  silver bird:

зачем он в наш колхоз приехал
зачем на кладбище пошёл
зачем копал сырую землю
зачем нарушил мой покой
© Николай Косуха

@темы: стихотворения, библиотека

---

Рене Лалик нашего времени (с)

09.04.2016 в 13:39

Пишет  Волчица Юлия:

Рене Лалик нашего времени.
Шикарная работа.

Ювелир Алессио Боски сделал ожерелье в виде кедровой ветки.
Итальянский ювелир Алессио Боски, создатель марки Alessio Boschi, представил на BaselWorld колье- Cedar в виде ветви кедра с иглами из афганских изумрудов огранки бриолет и шишками из спессартина. Оправа колье изготовлена из золота с использованием японской техники мокуме гане — моделирования из слоев металла посредством их спекания, сообщает корреспондент «Ленты.ру».
«Я стремился показать в этом колье весь цикл роста кедра, те неуловимые перемены, которые постоянно происходят в природе, — сказал Алессио Боски. — Маленькие, еще не раскрывшиеся шишки выполнены из золота, крупные, почти созревшие — из спессартина в технике глиптики, а уже раскрывшиеся, похожие на розу, — из золота с коньячными бриллиантами». Хвою в украшении имитируют афганские изумруды огранки бриолет.
m.lenta.ru/news/2016/04/08/bocci/

@темы: иллюстрации, вещи

---

17.08.2014 в 20:54

Пишет  скиннер курильщика:

Я просто оставлю это здесь.

@темы: иллюстрации

---

xn----ctbfddwd8adpf5dyd.xn--p1ai/Gde%20kupit ????

@темы: люблю повеселиться, особенно пожрать, ссылки

---

21.11.2014 в 07:57

Пишет  KeiSi X:

1	2	3	4	5
6	7	8	9	10

@темы: аватар, OUAT, иллюстрации, женщины, Йоль

---

29.11.2014 в 18:07

Пишет  Санди Зырянова:

Три невесты
Три невесты
Название: Три невесты
Автор:  Санди Зырянова
Бета: myowlet
Размер: миди, 4111 слов
Пейринг/Персонажи: фем!Змей Горыныч, царевна Несмеяна, царь Горох, богатыри, некомата
Категория: джен, прегет
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Змей Горыныч всегда нападает на царства и похищает девиц. Но, как вы думаете, зачем?
Примечание/Предупреждения: автор вдохновлялся заявкой.

Вот этой

«Команда, а можно такую сказку — о драконьем житье-бытье и сложных отношениях со всякими драконоборцами и прочими людьми? С хэппи-эндом» В сказке упоминаются следующие исторические детали: жуковинья – перстни с камнями; летник – русская длинная расклешенная книзу женская одежда; понёва – древнерусская женская одежда, род юбки; сарафан – древнерусская мужская одежда, род кафтана; некомата – персонаж японского фольклора, оборотень-кошка; сямисэн – японский музыкальный инструмент; баньера – рыцарский флаг; килт – "мужская юбка", национальная одежда шотландцев. Согласно археологическим данным, древнерусский лук, как и восточный, представлял собой сложное сооружение из нескольких сортов дерева и рога, с тетивой из сухожилий, в отличие от английского, который делался из цельного дерева (тиса) с тетивой из сыромятной кожи. Древнерусские, особенно новгородские "брони", т.е. доспехи, славились в Западной Европе как весьма надежные, отличались в том числе стальными усиленными наплечниками (эспаулерами). Западноевропейские рыцари часто заменяли дорогие стальные эспаулеры кожаными и даже декоративными из промасленной бумаги.

Давным-давно, когда деда моего бабка еще не родилась, стояло на этом самом месте некоторое царство-государство. Русь – как есть Русь, только не простая. Дива дивные тут случались что ни день, особенно к вечеру, когда девки шли на посиделки, а парни – за девками. На посиделках мне про одно диво-то и рассказали, а я про него сейчас вам поведаю.
Правил тем царством, как водится, царь Горох. Был он смолоду и храбр, и силен, и мудр, а к старости растолстел, обленился и все больше на своей золоченой печке бока пролеживал. Ну, да народ не жаловался. Сын царский, Елисей-царевич, лучшим охотником в царстве слыл. А сестрицу его, царевну Лизавету, чаще Несмеяной называли. Хоть и удалась она красавицей и хохотушкой, и умницей к тому же, да вот беда: как явится королевич заморский Лизаньку-царевну сватать, так она уста сахарные сожмет, бровки ясные нахмурит и помалкивает. Уж королевичи и шутов с собой приводили, и скоморохов – «менестрелей» по-ихнему, и сами плясать перед Лизанькой пытались – а она хоть бы улыбнулась. Так Несмеяной и прозвали.
Долго ли, коротко ли, а жизнь в царстве Гороховом все шла да шла как по маслу. Ни тебе недорода, ни смерча с градом, ни мора коровьего, ни набега половецкого. Царю – благодать, делать ничего не надо; народу тоже благодать, живи да радуйся, а верной дружине и войску царскому – скука смертная: воевать не с кем. Так-то потешные бои велись, чтобы мечи не заржавели, да потеха – не бой.
И вдруг, откуда ни возьмись, налетел средь бела дня черный вихрь. Солнце померкло, небо над самой землей нависло, распушистилось темными тучами, аки шкурой медвежьей; вот уж и гром заворчал рассерженным зверем… Забеспокоились люди, заспешили по домам, а кто далеко от дома был – под чужими крылечками попрятались.
И из самого сердца вихря взметнулись огромные крылья. Перепончатые, вороненой сталью отливающие, – полнеба сразу закрыли. Сверкнуло брюхо, точно пластинчатой кольчугой прикрытое, могучий хвост из стороны в сторону метнулся, и огромная голова склонилась – прямо к людям в окна заглядывает.
– Змей! Змей! – заголосили люди в страхе. – Змей Горыныч!
Кто еще не спрятался – те ринулись в укрытия, какие нашли: иные в погреба, иные в подполы, а самый толстый купец Никита Бурый и вовсе в конуру собачью забился. А змей-то, иродище поганое, при виде всенародного страха башку свою с рогами к небу вскинул, пасть размером с коровье стойло разинул да как захохочет!
Не стерпели того войска царски да ближняя дружина. Оседлали добрые витязи коней, таранные копья приготовили, мечи из ножен выхватили да в щиты рукоятями грянули: отведай, змеючая харя, силушки богатырской!
Осыпали змея тучей стрел. Каленые были стрелы, пробивали и вражью кольчугу, и медвежью шкуру. А луки из турьих рогов – из таких хороший стрелок за тысячу шагов векшу в глаз бьет. Плохих-то стрелков у царя Гороха в войске не водилось. Да вот незадача – отскакивают стрелы от змеевой чешуи!
Забросали змея сулицами. Хороши были сулицы, наконечники заточены – нет обороны от них. А поди ж ты, змею и они нипочем!
Расхохотался змей пуще прежнего, голову свою повернул к войску да пламенем как дыхнет – кони на дыбы все и встали, витязей посбрасывали.
Видел то лучший богатырь из дружинников – Иван, Иванов сын. Взыграла в его жилах кровь; вынул он свой меч, перекрестился – и ринулся на вражину. Врезал мечом по хвосту – хвост только заскрежетал. Врезал мечом по крылу – а на крыле ни царапины. Замахнулся, чтобы до морды достать – змей только уклонился, хвостом оземь грянул, конь богатырский отскочил – богатырь возьми да и упади с коня на четвереньки. Упал, коленку зашиб, ругается… А змей ему сверху и говорит:
– Плохой ты воин, – и смеется, гад этакий, – в женихи не годишься.
Осерчал тут Иванушка еще шибче. Он-то как раз жениться собрался, – да не на ком-нибудь, а цареву дочку, Несмеяну, сватать решил. Думалось ему: вот одолею змея, супостата окаянного, – и царь не откажет. Ан змей проворнее уродился. Хвостом Иванушку прихлопнул, а зубами содрал с него алый шелковый плащ и закинул Бог весть куда. Потом выяснилось – бабке одной на забор, так та из него летник для внучки сшила. А змей-то тем временем Иванушку и самого зубами за рубаху подхватил да в пруд как закинет! Пруд мелкий оказался. Лягушачий. Сидит в нем Иванушка по грудь, весь в ряске, на челе ясном – кувшинка, лягушка ему прямо в лицо «ква! ква!», а змей, вражина окаянная, еще и насмехается сверху. Почем нынче, спрашивает, лотосы в пруду?
Тем временем доложили царю Гороху: так и так, дескать, Змей Горыныч прилетел, сейчас дань требовать начнет.
Вышел царь Горох к змею. Ферязь золоченую надел, шапку горлатную – царь идет, не отрок дружинный! Плечи расправил, как давно не расправлял, бороденку задрал и молвит:
– Пошто ты, окаянный, мою хоробрую дружину пожег и людишек распугал?
А змей снова хохочет.
– Дружина твоя, царь, – отвечает, – может, и хоробрая, а воевать не умеет, видно, что только по чучелам соломенным палить горазда. И не пожег никто их – сами разбежались. Что вы, люди, за такие убогонькие, хоть и милые, – говорю ведь, никто в женихи не годится!
Подумал царь.
– А не возьмешь ли, – спрашивает, – дочку мою, Несмеяну, то бишь Лизаветушку-царевну? Да так, чтобы град мой стольный и царство мое не трогать больше. Я, – говорит, – за народ свой и дочки родной не пожалею!
Змей тоже подумал-подумал, а потом и говорит:
– А давай!
На том и порешили.
Сложили сундуков расписных с золочеными замками пять штук, а в них – и шелка, и бархаты, и жуковинья с яхонтами, и кокошники, жемчугом шитые, и фаты сребротканые… Хорошо царевну собрали, что и говорить. Идет она, гордая да величавая, павой выступает; чернавки да девушки сенные голосят, царь тоже слезинку в бороденку уронил, а у Несмеяны-то на лице никакой печали не видать. Должно быть, змеев полон ей милей показался, чем царские палаты.
Ан тут и сам змей налетел, царевну со скарбом ее подхватил – и унес во сини горы.
Вздохнул царь Горох. Хлопотна ему была дочь родная – никак с рук ее сбыть не удавалось, так что змей и кстати прилетел; но недолго царь сейчас радовался. Как подумал, что сыну скажет, когда тот с охоты вернется, – вся лысина испариной покрылась.
А змей все летел и летел над горами…

***
Несмеяна огляделась.
Пещера ей вполне сносным жилищем показалась. Хоть и без окон, но на полу ковер узорчатый, из соломы плетенный, стены тоже ковриками плетеными да какими-то картинками украшены, светец кованый с лучиной, на полу подушки, а на подушке сидит – девка не девка, кошка не кошка, и на гуслях играет. Ан и гусли-то не гусли, чудо заморское. Очаг опять же у стенки, а у очага кастрюльки да кружки, миски… все как у людей. Ну, подумала царевна, хоть и не царский чертог, а жить тут все же можно. Вон, кошка-девка даже песни мяукает!
А не успела Несмеяна о том подумать, как кошка-девка гусли свои отложила, с подушки сползла да и челом ей бьет.
– Исполать тебе, красна девица, – сказала ей Несмеяна. – Кто такова, давно ли у змея томишься? То-то летник на тебе дивный, отроду такого не видала.
А и правда дивный – халат не халат, летник не летник, и не понева, и не ферязь: пояс бантом завязан, рукава широкие…
– Кимоно это, дура-сан, – мяучит девка-кошка. – Пожалте чай пить!
Села Несмеяна чай пить. И чай тот чудной, не нашенский, не русский. И сласти к нему чудные, да и не сласти, а так – вид только красивый…
– Вагаси это, – кошка объясняет. – А это гомасио, солененькое. А это тайяки…
Положила Несмеяна в рот рыбку печеную. Чаем несладким прихлебнула. Успокоилась.
– Люди меня Несмеяной кличут, а крестили меня Лизаветой. Лизкой, – говорит. – Тебя-то как звать-величать? И кто ты такая? Не человек, не кот, и кимоно твое, и гусли…
– Сямисэн, дура-сан, – поправляет.
– Сама дура усатая! – осерчала Несмеяна. – Я царевна, а ты мышеловка хвостатая, пятнистая!
– Неправда, – обиделась девка-кошка. – Некомата я и дочь микадо. Небось твой батюшка на кошке третьим браком бы не женился, а мой женился!
– А мой сам царь и женился на царице, – надулась Несмеяна. – А у твоего, это… мезальянс!
– Девочки, не ссорьтесь, – мурлыкнуло от входа.
Это сам змей прилетел. Довольный, бодрый, крылья сложил – красавец вороненый. Глаза поблескивают весело.
– А вот и ты, государь змей. – Несмеяна к нему оборотилась. – Ну, сказывай, пошто нас от порога отцовского увел? Женской руки в твоем холостяцком логове недоставало?
– Дура-сан, – хихикнули за спиной.
– Вот заладила, некоматерная ты, – начала Несмеяна, да тут и сам змей рассмеялся.
– Нешто не видать, что в моем-то логове женская лапа с крылом есть? Мужской тут нет, но с этим уж ничего не поделаешь, как видно. А как одной мне скучно, вот я и нахожу себе подруженек!
Смотрит Несмеяна: точнехонько! Изгибы у тела у змеиного плавные, женственные, и морда не страшная и не свирепая – кокетливая девичья мордочка. И ресницы длинные.
И молвила Змеица:
– Гляньте, девочки, я журналы модные принесла. Тот рыцарь, у которого я их отобрала, божился – самоновейшие! Айда, посмотрим!
И сели три девицы у входа в пещеру с журналами – смотреть да туалеты себе выбирать…
Так и потянулась у них жизнь. Без чернавок да девушек сенных оно, конечно, с непривычки тошно, ан вскоре Несмеяна втянулась. С утреца она, бывало, веником по коврам плетеным пройдется, а некомата Марико, микадовская дочка, за ней – с тряпицей. День Несмеяна щи варит да шаньги грибами начиняет, день – Марико свой мисо-суп с енотиной готовит да роллы вертит. На охоту да рыбалку Змеица Горынычна летает, так что мясо с рыбой да кореньями душистыми и травами на столе не переводится. Одежки втроем мыть приноровились – одна у ручья моет, вторая рядом развешивает, а Горынычна на них дохнет горячим воздухом – уж все и высохло. А потом, труды по хозяйству закончив, сядут девки в ряд, Марико свой сямисэн как настроит, Несмеяна песню затянет – а голос-то у нее соловьиный, на всю Русь славился, – и пошло у них веселье!
А всего веселее было, когда очередной рыцарь или витязь какой шел Змеицу Горынычну воевать.
Сядут Марико с Несмеяной рядышком, бывало, и смотрят.
– Ой, какой каваййи, – пищит Марико. – Глянь-ко: волосы беленькие, глазки голубенькие!
– Да ну, не люблю таких, – отмахивается Несмеяна. – Такого надо не мечом, а ромашкой по лицу!
И точно: вылетит Змеица, хвостом рыцаря как турнет – и летят баньера да гербовый щит в ручей, а рыцарь, на ходу эспаулеры свои теряя, драпает со всех ног!
Принесет Змеица эспаулеры те, дивится им Несмеяна: с виду – наплечники, коих у всех витязей ее батюшки есть в доспехе, да не стальные, а из тонкой кожи, никакой защиты с них…
В другой раз лучник пришел. Весь в зеленом, кожаная рубаха под кольчугой вырезана зубчиками – гамбизон, ноги обтянутые.
– Хорош, – Несмеяна аж залюбовалась. – Ножки-то каковы! Не то, что у других, кривоногих…
– Да ну, ножки, – фыркает Марико. – Ножки можно и в хакама спрятать, если кривые, а у этого нос, гляди, какой кривой, и челюсть лошадиная.
– А ну-ка, дракон, убийца вдов и сирот, выходи на бой! – кричит рыцарь картаво. – Добрый английский лук еще никого не отпускал без стрелы!
Змеица Горынычна голову чуть повернула, стрелу ту в полете поймала – хрусть и пополам!
Лучник еще пострелял, пострелял, а потом Змеице с ним баловаться надоело; пыхнула дымом, лучник ажник закашлялся – и бегом!
Стреле Несмеяна тоже подивилась. И луку брошенному. И Марико ее поддержала.
– Нешто это стрела? То ли дело наши, каленые. И лук – нешто это лук? Палка с веревкой!
– Нешто это витязь?
Посмеются девки, а потом сядут да вздыхают.
– Батюшка мой, Змей Горыныч – тот самый, про которого у вас сказки бают, – уж и любил меня, уж и баловал, – рассказывает Змеица. – Обещал самолучшего жениха мне найти. Тут ко мне сам Тиран-ящер царственный посватался. Да недолго мы радовались – камень с неба как шарахнет! И женишок-то мой возьми да и вымри… Погоревала я, погоревала, стала другого женишка искать – дак не находится. Ну, не за крокодильего же бога мне идти? Я хоть и Змеица, а мужчина мне тоже нужен такой, чтобы не совсем крокодил… И призвал меня батюшка перед смертью и говорит: «Иди, дочка, за человека. А так, чтобы самой человеком стать, так это колдовство простое: надо, чтобы тебя поцеловал тот, кто любит всей душой!» Ну и вот… ищу. Уж который век ищу. Ни любви, ни жениха, ни поцалуя! Куда ни прилечу – одни трусы жадные попадаются…
– Ну, братец мой Елисей не таковский, – заспорила было Несмеяна, да и сама закручинилась. – Я хоть и не змеица, а царевна. На какого богатыря глаз ни положу – батюшке все не то: тот бедный, тот незнатный, тот опальных родителей. А сам-то за кого просватать хотел: за воеводу Путяту, который поперек себя шире, лысый и батюшке чуть не ровесник! Я про королевичей тех заморских, что уезжали от нас несолоно хлебавши, уж и молчу. Грамоте не обучены, за столом пальцы обсасывают да об собаку вытирают, и еще думают, что Земля плоская! Как за такого пойдешь?
– А меня замуж как-то выдали, – пожаловалась и Марико. – Муж мой, знатный даймё, для меня павильон построил, сад камней разбил. Подарил мне футон, каждый день приходил и гладил, чесал за ушком! И кормил. Пока он мне сырую рыбу носил, я ела и нахваливала: у нас такое все на завтрак едят, называется «сашими». А потом принес мне мышей! Я ему и говорю: Хисими-сама, купите мне вагаси вместо живых мышей. А он как закричит! Совсем лицо потерял, как будто я нопэрапон или рокуро-куби какая-то. «Аматэрасу, – говорит, – она разговаривает!» А на другой день мой муж сделал себе сэппуку. И хокку прощальное написал. Вот такое:
«Женился на кошке,
Думал дождаться котят.
Но не встало!»
С тех пор я сашими не могу есть без слез.

Сядут после этих рассказов три вековухи – в девичьем обличье, в кошачьем да в змеином. Всплакнут. Оно хоть ты и в шерсти, и в чешуе, а девка всегда девкой останется…

***
Царевич Елисей во гневе разметал половину тронной залы.
– Как ты мог, отец? – грохотал он, топая сафьяновыми вышитыми сапогами. – Сестрицу мою, Лизаньку, – этому змею! Да еще и приданое отдать, которое матушка ей собирала!
– Опомнись, сын, – царь Горох тоже нахмурился. – На кону вся Русь стояла! Нешто я не жалею Несмеянушку, Лизаветушку нашу? Ан царь я. Царство свое оборонить должен в первую очередь!
– А по-другому, значит, оборонить ты его не мог? – бесновался Елисей. – Ну нет! Старый ты стал, отец. Не тот царь, который от ворога откупается, а тот царь, который его побеждает!
– Окстись, – прикрикнул Горох. – Войны хочешь?
– К черту! – Елисей выпрямился гордо. – Я лучший охотник на Руси, кому, как не мне, идти змея воевать. Сестрицу выручу, Русь обороню, а змея поганого, супостата окаянного, в борону впрягу и крестьянские поля вспашу! А потом шкуру сдеру и парадные доспехи себе сделать из нее велю! В них и на царство венчаться буду, когда ты мне корону передашь!
– Дерзок ты, сын, – проскрипел царь Горох.
Понурился царь. И правда – стар. Болен. Да и обленился, чего уж там. Подумал царь Горох и сказал:
– Вот тебе мое царско слово: одолей змея, выдай замуж Лизку-Несмеяну – и отдам я тебе корону. А мне ты домик в деревне выдели, вилла это называется – такие у всех приличных королей есть, и буду я там жить-поживать, мед с молоком попивать.
А меж тем подходили к царю на аудиенцию еще двое.
Один был тот самый Иван-богатырь, которого Змеица Горынычна в пруду искупала. Очень его самолюбие от того пострадало, да и на царевне жениться ему хотелось. Не то чтобы он царевну любил или видел хоть раз; слышал только, что красавица и что в приданом у нее кот значится.
Кот тот в царском терему остался, но Иван того не ведал. Очень он зверье всякое любил, а котов на Руси в те времена было – раз-два, и обчелся, только у царя да у самых знатных думных бояр.
Правда, царь Горох не такого зятька себе хотел. Ну да, выслушав Ивана, рассудил здраво: Несмеяне уж семнадцать годков – старая дева, такую хорошо, если за вдовца выдать получится, а герой-богатырь, который Змея победит, – чем не жених? Хоть и дурак, и пропадает то на псарне, то на конюшне…
А третий ни о Змее, ни о Несмеяне знать не знал и ведать не ведал. Да и не хотел.
Сильно этот третий царя Гороха удивил, а вот Елисея-царевича – скорее порадовал.
Был он молод, крепок, строен и кудряв. И одет в такое, что ни Горох, ни Елисей, ни купцы, ни дружинники еще не видали: не сарафан, не портки, не понева бабья, хоть и похоже и в складочках, и на плечо шаль наброшена, – и все в клеточку! И на голове тоже шапка чудная, круглая. Снял чудной витязь энтую шапочку, поклонился с достоинством и говорит:
– Позвольте, ваше королевское величество, к вам сенешалем наняться.
– Это еще что за хрень заморская? – осерчал было Горох, да умный Елисей ему и подсказал:
– Воевода это по-ихнему. А и позволил бы, наш-то старик Путята совсем из ума выжил.
– С чего это ты взял? – заспорил было Горох, но Елисей и тут нашел, что сказать:
– Не выжил бы – к Лизаньке-Несмеянушке бы не посватался, хрыч старый.
– И то правда, – призадумался Горох. – Дружину распустил, бездельник, змеюку и то одолеть не сумели… А ты чьих же будешь, витязь?
– Рыцарь я каледонский, десятый сын тана Лермонта, – нараспев затянул пришелец. – Лучший охотник холмов, водил дружину в бой тридцать раз и все тридцать раз победил, о чем слагают пиброхи по всей Каледонии…
– Ну все, все, хватит, – отмахнулся царь Горох. – Слушай меня, десятый сын: поди вместе с моим первым сыном да с энтим, как его, Иванушкой-дурачком и одолей Змея Горыныча. Одолеете – так и быть, сделаю тебя воеводой.
Поклонился ему юный Лермонт и пошел собираться в свой первый на Руси военный поход.
Выехала назавтра, на рассвете. Едут, беседы степенные ведут.
– Есть у меня пес мой верный, есть и конь богатырский, и скворец ручной, и щегол, – рассказывает Иван-богатырь, – нет только котейки. А уж так хочется!
– А мне хочется, – вступает Лермонт-рыцарь, – братцам моим доказать, что я тоже что-то могу. А то у них побед – по пятьдесят, по шестьдесят, у меня же только тридцать. Непорядок!
– А мне хочется охотничий трофей – особенный, царский, – Елисей-царевич даже глаза прищурил, так размечтался.
Повздыхали все трое.
– А скажи, царевич, – начал Иван-богатырь, – сестрица-то твоя, как, хорошая? А то всем женихам отказала…
– Хорошая, – подтвердил Елисей-царевич, улыбнулся. – Люблю чертовку! Там женихи-то доброго слова не стоили…
– А дружина как, годная или с бору по сосенке? – это Лермонт-рыцарь вступает.
– И дружина хорошая, отличные ребята, только не воевали давно!
Еще повздыхали.
– А отчего, Елисей-царевич, ты не женишься? Тоже невесты не годятся? – снова Иван-богатырь заводит.
– Так видел бы ты этих боярышень! Тощие, смурные, в чем душа держится… Тьфу! Мне девки нравятся такие, чтобы как пышки, и щеки в веснухах. А у этих рожа вся набелена, нарумянена, и не видать, есть под ней лицо или так – болванка деревянная.
– А ты, Лермонт-витязь?
– Да я… – и тут Лермонт-рыцарь покраснел. – У нас не принято жениться, пока подвиг не совершишь, – признался.
Так и едут: беседуют да вздыхают…

***

Сидят подружки на порожке – ждут, кто же еще придет Змеицу Горынычну воевать. Пересмеиваются.
– Ой, глядите, девочки, – это Марико востроглазая, – трое к нам!
– Ха-ха-ха, – залилась смехом Несмеяна, – женишки!
– Тьфу, глаза б не глядели, – фыркнула Змеица, ажник дым из ноздрей вырвался. – Трусы жадные. Думаете, им подвига надо или еще там чего? Им сокровищ моих надо! Какой-то дурень наплел, что у нас, у змеев, завсегда золотишко водится, а остальные вранье то и подхватили…
– Это уж точно, – подтвердила Марико. – Насмотрелась я на этих женихов, ну их совсем. В гейши пойду, искусству жизнь свою посвящу, не хочу замуж за таких!
– И я не хочу, – топнула Несмеяна. Кулачком по камню врезала: – Лучше в монастырь, чем за таких, как эти! А другие-то нешто бывают? Как штаны увижу, так и плевать хочется!
Присмотрелась тут Змеица.
– А ну-тко, девки, где такие справные витязи водятся: шлем островерхий, борода русая да кудрявая, в плечах косая сажень и плащ синий, василечками голубыми расшит?
– Да то ж братец мой Елисеюшко, – ахнула Несмеяна.
– А такие: чтобы с усами да бородой, но в поневе?
– В поневе? Чтобы мужик – да в поневе?
Марико как захихикает:
– А за того, кто в поневе, Несмеяна-сан, пойдешь?
– Тьфу на тебя, – Несмеяна даже покраснела. А Змеица тем временем припомнила:
– Килт это. Из самой Шотландии кого-то нелегкая несет. Ну да они, говорят, недурные – скуповаты, зато честные и храбрые.
– А что за няка с нэко на щите? – заинтересовалась Марико.
– Да то ж богатырь наш, Иван и Иванов сын, – узнала его Несмеяна.
– Иванушка-дурачок, – хмыкнула Змеица. – Пойду да спрошу его, почем лотосы в пруду?
– Не надо, – заголосила тут Несмеяна. – Не ходи, подруженька, сестрица названая! Брат мой – лучший охотник на Руси, он тебя подстрелит!
Марико тоже с другой стороны подбежала, Змеицу обняла и просит: не ходи, Змея-сан, смерти не ищи!
Задумалась Змеица.
– Это твой брат, Несмеянушка, за тобой пришел, не иначе. Быть по сему тогда: отпущу я тебя домой, чтобы и он меня не ранил, и я его не обожгла. Да и тебя, Марьюшка, отпущу, раз тебе няка тот лягушкин приглянулся… И сундуки с золотом, какие есть, отдам в приданое. Чего там, дружба дороже.
Расплакались девки – Несмеяна разревелась, а Марико размяукалась. Кинулись они подружку свою Змеицу поцелуями сестринскими осыпать…
Ан глядь – чешуя-то змеиная осыпается! Телеса змеиные уменьшаются! Крылья складываются, хвост втягивается…
И стоит между зареванными подружками третья – ростом, правда, на голову крупнее, пышнотелая, белая, румяная. Щеки веснушками усыпаны. Глаза ясные. Рыжая, как огонь, коса ниже колен качается.
– О, – первой сообразила Несмеяна. – Сбылось оно – батюшки твоего пророчество! Поцалуй любви чистой, дружеской тебя в человека оборотил!
– Знать, сердце у тебя давно человечье было, – тихонько Марико мяукнула.
Опомнилась тут Несмеяна и к сундукам кинулась – шаль с рубашкой искать, чтобы срам Змеице прикрыть. Да не успела.
Влетели три богатыря в пещеру на полном скаку.
– Где? Где змей-то? – спросил Лермонт деловито. – Сейчас я его победю!
А товарищи его про змея и думать забыли.
Кинулась Несмеяна-Лизавета к Елисею-царевичу на шею, кричит от счастья, а тот ее подхватил и ажник под потолок пещерный подкинул – рад-радешенек, что сестра в добром здравии.
А Иван-богатырь как Марико увидел – так и стал столбом. Про царевну, само собой, забыл мигом, даже если раньше и помнил. Какая царевна, коли некомата Марико рядом? Вот она, девка его мечты: человек и кошка одновременно, и мордочкой мила, и стройна, и нежна – так рука погладить и тянется!
А Змеица тоже рада. Только неловко ей: еле-еле успела шалью прикрыться.
Лермонт-рыцарь весь потупился, зарделся, на царевну очи поднять не смеет, а и отвести их не получается. Помялся-помялся, наконец, к Змеице подошел и шепчет тихонько так:
– А скажите, благородная дама, вон та девица красоты несказанной – уж не принцесса ли Элизабет Ноу-Смайл?
– Она самая. А ты, получается, жених мечты ейной, – так же шепотом отвечает Змеица.
– О, вы возвращаете меня к жизни, прекрасная леди, – возрадовался Лермонт. Но подумал и переспросил: – А отчего же она ко мне столь благосклонна?
– Дак штанов у тебя нет, а ей штаны не по сердцу, – пояснила Змеица. – Коли хочешь, чтобы поскорее честным пирком да за свадебку, то поневу твою, килт сиречь, так и носи!
Но тут Елисей-царевич объятия братские наконец-то разжал.
Разжал – и Змеицу увидел...
А Змеица-то – всем девкам девка, о такой Елисей-царевич и мечтал всю жизнь с тех пор, как еще мальцом в щелочку за кухаркой подглядывал, как она в бане моется. Не то, что боярышни, смурные, тощие да набеленные! Росту в ней под три аршина, силы в руках – не у всякого богатыря столько; полнотела да пышна, и на румяных щеках веснушки прямо светятся. Ну как такую на руки не подхватить, как не завести речь о том, чтобы честным пирком – да за свадебку?
Правду молвить, Змеицу не всякий бы на руки поднял. Это хрупкую Марико даже самый плюгавенький отрок смог бы на руках до коня донести – не то, что могутный витязь Иван Иванов сын. Да и невысокая Лиза-Несмеяна Лермонту показалась легче перышка. Но Елисей-царевич и так-то был силен да могуч, а что влюбился с первого взгляда да без памяти, так силы его еще увеличились. Подхватил он дородную красавицу Горынычну, на богатырского коня подсадил…
Сам садиться не стал. Конь-то хоть и богатырский, да не влюблен – двоих таких мощных седоков бы не вынес. А Елисей в охотничьих забавах привык подолгу пешком ходить, да еще от любви домой как на крыльях летел.
Царь Горох, – опять правду молвить придется, а из песни слова не выкинешь, – так царь с воеводой Путятой на их скорое возвращение не шибко надеялись. Гороху лень было что-то делать, а воеводе – и подавно. Сидели они и в картишки перебрасывались вяло, когда к ним вестовой вбежал.
– Царь-батюшка, не вели казнить, что от заслуженного отдыха тебя отрываю! – кричит. – Его царско высочество, Елисей-царевич, с новым воеводой да с Иваном-богатырем едут! Невест везут!
– Каких невест? Они же змея воевать отправились! – ахнул царь.
…Пришлось все-таки царю Гороху данное слово держать. Путяте поместье большое пожаловал. Сам в огромный раззолоченный терем удалился, который называл «домиком в деревне», и Путята к нему в гости потом наезжал – в карты поиграть. Корону Елисею передал, Лермонта воеводой назначил. Дочку благословил.
И устроил пир на весь мир: от себя – прощальный, от Елисея да Елизаветы по прозванью Несмеяна и друзей их – свадебный. И сидели за столами накрытыми сам Горох, и сын его – государь-надежа Елисей Горохович с молодой царицей Змеицей Горынычной, и дочь его Лизавета Гороховна, в поневу заморскую – килт – муженьком обряженная, и зятек-воевода в килте, и хоробрый Иван-богатырь с супружницей, кошкобабой Марьюшкой, и вся родня молодых, ближняя и дальняя, и дружина, и войско, и купцы, и прочий люд разного полу и возрасту; и всем угощенья да веселья хватило. И стояли на расшитых скатертях, на резных столах по всей Руси зелено вино да вино заморское – виноградное, и меды хмельные, и наливки ягодные. И были там щи пузырные, и шаньги, и голубцы, и осетрина, и медвежатина, и гусь в яблоках, и расстегаи, и пироги, и каши, и вагаси разных сортов, и мисо-суп, и тайяки сладкие, а для кошачьей родни – рыбка свежая. Никто не ушел голодным, да и я там был, намагаси пробовал (тьфу, куда им до наших ватрушек) и медом запивал. Но с медом вышла промашка: по усам-то текло, а в рот не попало…

@темы: сказки, библиотека

---

Бумажные куклы

Все вместе

Ирландские костюмы всех времен




Богини Европы и Азии

Морриган и Рианнон

Гордость и Предубеждения

Костюмы Средневековья

@темы: иллюстрации, бумажные куклы, женщины

---

@темы: иллюстрации

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

18.05.2016 в 00:15

Пишет  Faith S.:
Амёбнулся на диван и лежит, ложноножкой пищеварительную вакуольку поглаживает. (с)
- Господь сказал делиться, - сказала амёба и поделилась. (с)

@темы: цитаты, библиотека

---

Игорь Герасимов

НАДЕЖДА

НАДЕЖДА знала, что умрет последней.
Не ведала напастей и долгов,
Не выглядела хилой или бледной,
Не опасалась пьянства и врагов.

Погибла СМЕЛОСТЬ, с гор сорвавшись в пропасть.
ОТЧАЯНЬЕ в себя вонзило нож.
Спокойно отошла в постели РОБОСТЬ,
И, слава Богу, расстреляли ЛОЖЬ.

КОВАРСТВО кончило в своей ловушке.
А среди двух, наверно, бычьих лбов,
По наговорам и наветам " в ушко"
Убиты были ВЕРА и ЛЮБОВЬ.

НАДЕЖДА знала, что умрет - последней.
с осанкой лани, с крыльями орла,
переживет толпящихся в передней...
Пережила. И утром - умерла.

@темы: стихотворения, библиотека

---

Жаба победила хомяка. В пятницу встречалась с одногруппницей, которая закончила курсы стилистов.
По итогам первой встречи Маша определила тип фигуры, выделила вещи под основу:
- Рубашки: классические, джинсовые
- Клетка
- Жилеты, кардиганы, пиджаки
- Шали и шарфы
- Широкие брюки, темные джинсы
- Юбки-карандаш
- Платья и юбки нью лук
- Массивные украшения на шею

Общие идеи:
- Можно создать любой образ - на основе вещей, косметики, аксессуаров - но, если он не является психически и физически гармоничным человеческой природе, его нужно будет постоянно поддерживать.
- В гардеробе должны быть вещи-маячки, которые призваны быть гарантом гармонии: обувь, одежда, аромат - которые могут поднимать настроение, придавать уверенность etc

Стили, выделяемые на сегодняшний день:
Рустикальный, бохо, сафари, морской, эко-стиль, гламур, классический, кэжуал, романтический, спортивный, авангард, эклектика

@темы: друзья Узколобика, вещи

---

Со своей челкой и 10ю лишними килограммами напоминаю себе утром в зеркале Панси Паркинсон.
***
Читатель предложил место в букинистическом магазине. Хомяк победил жабу.

@темы: Узколобик в собственном соку, Once we went on business, me and Rabinovich, или трудовыебудни

---

Из соседнего кабинета радостные крики: Людмила Аркадьевна стала бабушкой! Умиление зашкаливает. А я штудирую тырнеты, пока идет дежурство на кафедре. Раздобыла сайт шведской девушки, из серии "живем в лесу, молимся колесу". Красота - дух захватывает! Собственно вот: jonnajinton.se/

@темы: ссылки, Once we went on business, me and Rabinovich, или трудовыебудни, иллюстрации, женщины

---

Небо в клеточку, друзья в полосочку

Чаще всего тартан в России называют «шотландкой», хотя на самом деле эти два слова изначально обозначали несколько разные вещи: шотландка – ткань, тартан – узор.
Конечно, этот принт знаменит благодаря шотландским килтам: «tuar tan» переводится как «цвет местности», и это отнюдь не лирическая поэтика, а самая что ни на есть практичная реальность – шотландские кланы окрашивали овечью шерсть для килтов натуральными красителями. Кто-то использовал морские водоросли для коричневого, кто-то кору ольхи для черного, кто-то чернику для синего, а так как в разных частях Шотландии получали разные красители, расцветка тартана наглядно свидетельствовала о том, откуда родом клан.
Так что ничего удивительного, что на свете существует огромное количество разновидностей тартана, каждая из которых имеет свое название.


Один из самых знаменитых тартанов, военный тартан Black watch, что переводится как «черный дозор». В 1739 году Георг II создал этот особый полк, который провел следующие 270 лет на страже интересов Британской короны. За эти долгие годы «Черный дозор» провел 164 сражения, каждое из которых – с отличием.


В 1924 году на подкладочной ткани тренчкотов знаменитой британской марки Burberry появился клетчатый узор, который сейчас безошибочно узнает любая модница. Принт состоит из четырех цветов: черного, белого, песочного и красного. На его создание основателя марки Томаса Берберри вдохновил традиционный орнамент английских пледов. Клетка Burberry получила название Nova Check.

burdastyle.ru/stati/gid-po-kletke-samye-znameni...

@темы: ссылки, иллюстрации, вещи, библиотека

---

И чтобы было совсем хорошо. Лика Рулла. Колоритная, пластичная, царственная.

@темы: видеотека, женщины

---

- Ну, и как я Вам нравлюсь?
- Вы прекрасны!
- Спасибо, я отвыкла от подобных комплиментов.
- Почему Вы думаете, что это комплимент?
- Саша! Думать должны мужчины - это ваша обязанность.
- Я Вас очень уважаю, у Вас большой жизненный опыт.
- Саша! Еще не одну женщину не любили за большой жизненный опыт! Но академика я из Вас сделаю!

к/ф Шанс

Коль скоро я никогда не была девочкой-девочкой, то эта фраза мне должна б претить. Однако есть одно большое но! От кого она исходит. "Оставь меня, персидская княжна!" Прелестная, чарующая Милица Федоровна, квинтэссенция женщины. Не в правилах этого века быть такой, отдает подчинением и диктатом. Оправдывает харизматичность Милицы. Как там? "Жена не рукавица - с белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь."

***

Купила месяц тому назад "Перстень Лёвеншёльдов". Оказалось - усеченный. Сегодня окончила. Прекрасно! Если вам по душе "Север и Юг", то "Перстень" к прочтению - обязательно. Ёмкие, пленительные герои, в особенности женщины. Главный мужской персонаж - Карл-Артур - прекрасный, умный, чуткий, заблуждающийся, обманывающийся, жестокий, предающий идеалы, людей, любовь. Проклятая семья, трагичные судьбы, сильные и страдающие люди, завораживающая Швеция. Шарлотта Лёвеншёльд - ван лав! После таких историй оглядываешься на себя, чувствуешь душевное дно, вспоминаешь, оцениваешь, с чем-то прощаешься, кого-то прощаешь.

***

Приобрела себе экземпляр "Записок свекрови" - замечательная книга для душевного отдыха. Даже не сама история притягательна, а лирические вставки: в особенности, об украинско-узбекской тёще, о красавице Рашели и её снохах.

@темы: цитаты, Узколобик в собственном соку, библиотека

---

@темы: вишлист, иллюстрации, вещи